— Не могу!

— Почему? — Орк укрепился в своем недоверии. Возможно, ловушка находится по ту сторону врат.

— Я боюсь, — сказал Дингстет, — боюсь в первый раз в жизни. До сих пор я не ведал, что такое тревога и страх, хотя и знал эти слова из компьютера. Заэель, должно быть, заложил в меня эти эмоции потому, что существо, лишенное страха и осторожности, обречено на гибель. Как только мы направились к вратам, я начал испытывать нечто очень странное. Сердце забилось, желудок съежился и стал сворачиваться в комок, и я начал дрожать. Чем ближе мы подходили, тем сильнее становились эти симптомы. А сейчас…

Он застучал зубами. Орк с тех пор никогда не мог забыть звук, с которым алмаз стучит об алмаз. Наконец Дингстет немного овладел собой и перестал трястись.

— Я не могу! — ноющим голосом сказал он. — Мне кажется, я буду уничтожен, как только пройду на ту сторону! Мне кажется… кажется, будто там меня ждет бездонная пустота! Ступив во врата, я упаду в безмерное пространство и буду падать и падать без конца! А потом достигну дна и разобьюсь на тысячу кусков! Ну не странно ли! Я ведь не знаю даже, что такое большое пространство. Я прожил в этом замкнутом и упорядоченном мире всю мою жизнь и не имею понятия, на что похоже по-настоящему большое пространство!

— У тебя острый приступ агорафобии и акрофобии, — сказал Орк. Он не был уверен, что Дингстет не ломает комедию, чтобы заставить его пройти первым.

— Да, я знаю эти слова, но не знал до сих пор, что они означают на деле! Что это такое — страх перед неизвестным! Не могу я покинуть этот мир! Не могу, вот и все!

Орк и не собирался его уговаривать. Напротив, следовало воспользоваться моментом, пока у Дингстета мозги идут кругом, точно на центрифуге.

— Слушай, Дингстет! Покинуть этот мир тебя побуждают любопытство и желание узнать новое. Это положительные черты. А твой избыточный страх перед неизвестным — черта отрицательная. Страх этот вызван твоей больной психикой, и я понимаю, что сам ты его преодолеть не в состоянии. Так вот — когда я вернусь, а я обещаю, что вернусь, то принесу с собой лекарство, способное победить твой страх. Ступай тогда на все четыре стороны и делай, что хочешь.

— Это было бы очень любезно с твоей стороны. Только… я не уверен, что есть лекарство, способное победить такой страх.

— Оно есть, уверяю тебя.

— И я не уверен, что захочу принять такое лекарство. Вдруг оно толкнет меня сделать то, что меня убьет!

— Я его принесу, а ты хочешь принимай, хочешь нет — воля твоя.

Орка не волновало, примет Дингстет наркотик или нет. Все, что ему было нужно, — это чтобы Дингстет впустил его во врата. А сейчас придется рискнуть. Взять бы Дингстета и швырнуть во врата для верности — но этого делать нельзя. Если Дингстет умрет, некому будет впустить Орка обратно. Если же во вратах нет ловушки, Дингстет придет в ужас, будет смертельно обижен — и никогда больше не впустит Орка.

— Я принесу тебе лекарство, — сказал Орк.

— Я открою тебе, чтобы испробовать. Думаю, что открою. Всего тебе хорошего, Орк, сын Лоса и Энитармон!

— И тебе тоже, — сказал Орк и прошел сквозь кристаллическую стену.

ГЛАВА 24

Но оказался он не в мире Лоса. Отец сказал неправду о том, что врата с Антемы выведут Орка в родную вселенную. Лгал Лос или сам заблуждался?

Из Мира Пещер Орк вышел в мир, который местные жители называли Лактер. Вскоре Орк понял, что тоанам он известен под именем Ядавин Тар — Мир Ядавина. Когда-то это был Мир Туллоха — Туллох Тар. Но Ядавин разгадал ловушки в его вратах, и Туллоху пришлось спасаться бегством.

На Лактере казалось, что звезды порхают в ночном небе, как светляки. Орк употребил слово «казалось», потому что в карманных вселенных существовало множество иллюзий. Врата вывели его в пещеру у подножия горы на большом тропическом острове. Орк вышел через джунгли на берег моря. Понаблюдав несколько дней за туземцами, он открылся им. Это был мирный и дружественный народ, хотя некоторые их обычаи представлялись Орку странными и чересчур жестокими.

Язык поашенков не имел ничего общего с тоанским. Орк освоил его довольно быстро, хотя некоторые звуки были ему незнакомы. Он жил в хижине из стеблей растения вроде бамбука, оплетенных травой, с миловидной женщиной, охотился, ловил рыбу, досыта ел, много спал и залечивал свои раны. Душевные раны заживали не так легко, как телесные. Несмотря на кажущееся терпение, Орк горел желанием разыскать следующие врата. Хорошо овладев языком, он стал расспрашивать всех, кто хоть что-то знал, о мире за пределами острова. Сведения были скудны и больше походили на легенду.

Тем временем его темнокожие друзья предложили ему наркотик под названием афлатук, сделанный из сока трех растений. Орк пил его, а также курил измельченную кору дерева сомакатин. Оба снадобья вызывали у него приятное, мечтательное состояние, когда движения и мысли делаются медленными. Вкус плода или жареного мяса держался во рту часами. Оргазмы охватывали вечность от края до края. У вечности, как известно, нет ни начала, ни конца — для тех, кто не пьет афлатук и не курит сомакатин. Те же, кто делает это, видит начало и конец того, у чего нет ни начала, ни конца.

Следовало бы попробовать эти наркотики раз или два, а потом бросить. Но их употребление не оставляло последствий, и Орку сказали, что к ним не привыкают.

Только через некоторое время он заметил, что взрослые члены племени не отличаются хорошей памятью. А у его жены произошел выкидыш, что, как выяснилось, было здесь довольно частым явлением. Тогда эти факты не слишком обеспокоили Орка. Но когда он несколько раз промахнулся на охоте — а ведь он всегда был превосходным лучником, — его охватила тревога. Потом он начал забывать всякие важные вещи, и это встревожило его еще больше. Но все это со временем прошло.

В определенные дни года поашенки отправлялись в другие деревни большого племени сквамапенк — объединения мелких племен — на ритуальные празднества или просто поразвлечься. Орк заметил, что все пять мелких племен, собирающихся там, одинаково привержены к афлатуку и сомакатину.

Лишь после пятого праздника он ощутил смутное беспокойство. Открытие пришло к нему не сразу, а придя, поразило его, хоть и не сильно. Они наркоманы. Все, кто употребляет эти наркотики, уже не могут без них обойтись, включая и его самого!

В ту ночь, несмотря на мучительное искушение выпить афлатук и покурить кору, Орк устоял. Ни с кем не попрощавшись, он вышел в море на своем челноке. Он взял с собой воду и пищу, но наркотики не захватил.

На следующий день он пожалел, что не взял афлатук и сомакатин. Как он мог быть так глуп? К ночи он уже корчился в судорогах, и ветер уносил его крики, которые слышал только он да морские птицы. Его отнесло далеко от острова, и он не имел понятия, где искать другую землю. Волей-неволей приходилось подвергаться мукам резкого отвыкания.

Джим Гримсон тоже страдал и мучился, он тоже, фигурально выражаясь, кусал свои запястья и впивался пальцами в плоть. Он, как и Орк, вопил, он видел демонов, встающих из моря, и огромные, грозные призрачные фигуры, глядящие из туч, он чувствовал, что его мускулы вгрызаются в кости, выплевывая их прочь, а кости в это время пытаются прорваться сквозь плоть и кожу.

В промежутках между этими пытками Орк, а с ним и Джим, впадали в бездну депрессии. Орк видел самого себя — призрак сидел на носу лодки и скалился. Как ни странно, это видение открыло ему, что он получает извращенное удовольствие от своих страданий.

Орк чуть было не прыгнул в море, чтобы покончить со всем этим.

И вдруг его муки прекратились. Тело очистилось от наркотиков. Он ослабел, исхудал и испытывал жажду, потому что долго не пил и не ел, но выиграл свою битву. Нет, не битву, а войну. Он поклялся, что никогда больше не притронется к наркотикам.

К несчастью, во время бреда он выбросил за борт все запасы еды и питья, и теперь приходилось вести новую войну — против жажды и голода. Орк проиграл бы ее, если бы его не подобрал корабль. Но оказалось, что это судно работорговцев. Орка заковали и бросили в трюм к сотням других несчастных.